Фан-cектор
Tele-sport.ru начинает серию статей об истории фанатского движения «Спартака». Первым слово получил нынешний председатель «движа» Владимир Гришин, больше известный среди болельщиков как Майор.
— Володя, почему «Спартак»? Ты ведь из Люберец…
— В общем-то, я родился, можно сказать, в совершенно армейской семье: двоюродный дед, отец, я — все мы военные авиаторы. У меня даже дочь вышла замуж за сына военного авиатора. И я так думаю, если бы команда ВВС не разбилась, я бы стал ее болельщиком, как и отец. С этой командой у него связана одна история. В конце 40-х он, еще холостой, перевелся с Дальнего Востока в Люберцы. И вот однажды туда приехала играть команда ВВС — это был тот год, когда Бобров пришел в команду, и она ездила по гарнизонам Московской области и проводила товарищеские матчи — так готовилась к сезону. Это было для Люберец огромное событие — стадион просто ломился. Народ заполнил не только трибуну (единственную), но и все пространство вокруг поля. Чтобы не было столпотворения, закрыли вход, наставили везде патрулей, но люди лезли на заборы, на деревья. В числе таких болельщиков был и мой отец. В самом начале матча люберчане забивают гол. Ну, понятно — общее ликование! Как бы ни любили Боброва и ВВС, в душе-то всегда немножко злопыхаем: «Вот вам мастера, получите!» А у меня отец почему-то был уверен, что все равно мастера выиграют. А так как он был приличный спорщик, с кем-то зарубился не на шутку… И знаешь, на что поспорил? Если Люберцы выиграют, отец… угонит у ВВС автобус!
— Нормально.
— И Люберцы выиграли — 2:0! А отцу ничего не оставалось, как угнать этот автобус. Он как-то пробрался в него, завел, но чтобы его быстро нашли, доехал до второй проходной и там оставил. Но как получается иногда: близко лежит, но далеко ищут. Автобус не нашли, и мастера со своими чемоданчиками отправились на железнодорожную станцию. Весь город подняли на уши, отца быстро вычислили и уже вечером к нему в общагу пришел патруль, арестовал и перепроводил на гауптвахту люберецкой комендатуры. И вот тут отцу дико повезло — потому что чуть позже в общежитие заявились НКВД-шники — арестуй они его, последствия могли быть самыми печальными. Эти ребята попытались его забрать с гауптвахты, но комендант оказался мужиком твердым — отца не выдал. Понимал: если отдаст — человеку конец. Но понимал он и то, что сейчас НКВД-шники вернутся, еще какие-то бумаги привезут, и он уже не сможет устоять. И тогда комендант позвонил в московскую комендатуру, и отца тут же перевезли в Алешинские казармы в Москву. И оттуда из центральной гауптвахты НКВДшники его уже не могли достать. И вот сидит отец на этой гауптвахте ждет трибунала и думает, какой же он дурак — молодость загубил. Сошлют в Сибирь лес валить либо мыть золото куда-нибудь на Колыму. А дня через три вдруг приходит к нему в камеру не кто-нибудь, а сам генерал, начальник гауптвахты и говорит: «Лейтенант, завтра к 9-ти утра быть начищенным, выбритым, поглаженным, чтоб все с иголочки!» Больше ничего не сказал и ушел. Всю ночь отец не спал — думал, не к добру все это. А утром в коридоре топот, отец не успел встать — дверь открывается и в камеру даже не вошел, а влетел в расстегнутой шинели с фуражкой на затылке командующий ВВС Московского округа Василий Сталин! И спрашивает: «Это ты у моей команды автобус угнал?» «Так точно». «И правильно сделал! Будут играть лучше». И говорит: «Пойдешь ко мне в Переделкино служить?» «Товарищ командующий, мне бы домой в Люберцы». А Василий Иосифович ведь во время войны командовал люберецким полком, говорит: «Да, знаю Люберцы, хороший полк. Поезжай, лейтенант, и служи». Тут же отца выпустили. Он рассказывал: «Пока шел до Казанского вокзала, все пивнушки собрал от счастья!» А после того, как 19-го марта 62-го года Василий Сталин умер, отец в этот день каждый год всегда поминал его — выпивал 50 граммов и ставил рюмочку, клал на нее хлеб — для Василия Иосифовича. Сейчас эту традицию продолжаю я.
— С паузой на пандемию — ты же сам чуть не помер?
— Почему с паузой! 19 марта прошлого года я еще не болел, а 19 марта этого — уже не болел… Отец болел за ЦСКА и в таком же духе воспитывал нас с братом. Но мой старший брат, был абсолютно аморфен к футболу и хоккею, а меня папа с раннего детства начал брать на матчи, я знал всех футболистов и хоккеистов ЦСКА. Ромишевский, Рагулин, Кузькин, Фирсов… И все шло к тому, что из меня получится примерный болельщик ЦСКА. Но в 69-м в Киеве умер один наш родственник, и мама взяла меня — восьмилетнего — на похороны (отец был в командировке, брат с бабушкой остался). Мы там задержались на несколько дней, и дядя Толя взял меня с собой на футбол — на матч «Динамо» — «Спартак» Москва. На стадионе было тысяч девяносто! И все с первых минут орали: «Киев, гол! Киев, гол!» Мне стало жалко москвичей, я и давай глотку драть за «Спартак» детским своим фальцетом. И так орал, что дяде Толе сказали: «Слушай, мужик, ты пацана своего заткни, а то он тут достал уже всех!» Но на моей улице был в тот день праздник: Осянин обыграл пол команды и забил — мы выиграли 1:0.
— У «Динамо» Банников стоял?
— Нет, Женя Рудаков. А у нас Кавазашвили, хорошо помню, как он то ли от Медвидя, то ли от Соснихина такой штрафной вытащил — мама не горюй! — прямо из девятины… И вот, со стадиона в Киеве я вышел уже болельщиком «Спартака», еще, правда, не вполне осознавая это. Но уже в 70-м, помню, отец как-то говорит: «Поехали на хоккей». На матч ЦСКА — «Автомобилист». Я ему: «Пап, мне ЦСКА неинтересен». «Не понял!» «Я — за «Спартак». Он обалдел: «Ты что, за пух и перья болеешь?! Это же торгаши!»
— В 1970-м ЦСКА стал чемпионом — дети обычно болеют за лучших…
— Да, но мне было как-то это до лампочки. Хотя я и болельщиком «Спартака» был таким… жидким. Особо не следил ни за футболом, ни за хоккеем. Но все перевернул 71-й год. У меня брат немножко увлекался музыкой, в Люберцах бренчал на гитаре в каком-то ВИА, и познакомился с Саней Барыкиным. А тот болел за «Спартак». Они ездили на футбол — в «Лужники», и я к ним стал цепляться. Одного родители меня не пускали. Но в 72-м я начал уже ездить самостоятельно — потому что брат с Барыкиным иные матчи пропускали, а мне уже хотелось чуть ли не на каждый. Как ни странно, дорога от Люберец до «Лужников» тогда занимала меньше времени, чем сейчас. Всего час! На автобусе до метро — минут десять, пробок не было. Поэтому я придумал для родителей такую «мульку»: говорил, что иду на двухсерийный фильм в кинотеатр «Планета». Две серии — это три часа, плюс дорога до кинотеатра и обратно. Столько же уходило на поездку в «Лужники». Одно вранье порождало другое: когда мать спрашивала, про что фильм, приходилось придумывать. Но что делать! На футбол точно бы не пустили, тем более на «Спартак»: отец сохранил на долгие годы на меня обиду. И всегда в школьные мои годы жутко подкалывал. В хоккей обычно ЦСКА крупно обыгрывал «Спартак» и перед матчами отец мне говорил: «Неси портфель!» «Зачем, папа?» «Шайбы сейчас будешь складывать».
— Но у хоккейного «Спартака» такая банда была: Якушев, Шадрин…
— Все равно на три победы ЦСКА приходилась одна «Спартака». И мне всегда дико не везло: как ни пойду на матч — обязательно ЦСКА крупно выигрывает. То 8:1, то 9:5… Я уже прямо отчаялся ходить. А однажды с огромным трудом купил билет — за трояк, сижу довольный. И первый период — 1:5! Мне обидно было до слез! Взял и ушел. Впервые это со мной случилось. Возвращаюсь домой, мать: «Ты что ж на хоккей-то не пошел?» «Да что там смотреть, разгром…» «Да нет! Вон отец смотрит — 5:5». Влетаю в комнату: «Папа, какой счет?» «5:5, твои сравняли». И тут же Вася Спиридонов от синей линии бросает и забивает — 6:5! И с тех пор я поклялся не уходить до конца матча, какой бы счет ни был.
— Вернемся к футболу. Что творилось на стадионах, как люди болели в начале 70-х?
— Во-первых, все сидели вперемешку: и динамовцы, и армейцы, и спартаковцы. Мужики, конечно, злословили, доходило иногда до ругани, может, и рукоприкладства какие-нибудь были — но такие… частные, не групповые разборки. Могли и бутылку кинуть. Тогда же разрешалось пить пиво — продавали в буфете. Там на витрине была и закуска: бутерброды с колбасой, с фаршмаком, с икрой. Но для простого мужика накладно было, поэтому многие приходили со своими бутербродами. Наверное, кто-то и водочку проносил — не обыскивали ведь. А нам с пацанами главное, чтобы в кармане было пять копеек на метро в одну сторону и десять копеек на детский билет. А уезжаешь с матча с карманом полным денег.
— Не понял…
— Мужики пьют пиво, бутылки оставляют, а ты собираешь и сдаешь. Вообще принимали тогда по 12 копеек, а тетка продавщица тебе десять дает, то есть две копейки с бутылки наваривала.
— Что кричали тогда на трибунах?
— Банальные вещи: «Судья, продай свисток, купи очки!», «Судью — на мыло!» — в таком роде… Много было таких мужиков, которые что-то знают, знакомы даже с футболистами. Начинают что-то рассказывать — к ним прислушивались, собирается даже толпа. Так появились «трепаловки». Одна была в Петровском парке около «Динамо», другая — в «Лужниках».
— Что за трепаловки? Как все происходило?
— Собирались мужики — даже до полусотни доходило! — и просто говорили о футболе. Спорили. Сейчас бы таких мужиков посчитали бы умалишенными, ведь в век информатики, интернета и всего прочего, нужда в таких трепаловках отпала. А тогда где еще информацию почерпнешь!
— Наверное, и выпивали?
— Само собой. Можно до синевы спорить, а потом взять и жахнуть. На трепаловках никогда не было каких-то разборок, агрессии. Но трепаловка в «Лужниках» мне больше нравилась. В Петровском парке доминировали динамовцы, а для них всегда, если человек с буквой «Д» — значит, суперфутболист. Ну чего слушать, как кто-то с хрипотой доказывает, что, допустим, Алексей Петрушин гораздо лучше, условно, Михаила Булгакова…
— Миша Булгаков тогда был кумиром № 1?
— Популярность Миши Булгакова в 70-е была сопоставимая с популярностью Феди Черенкова в 80-х или Илюхи Цымбаларя и Андрея Тихонова в 90-х. Тогда скандировали: «Миша Булгаков — московский Круифф!» Мишу очень любили за, так скажем, взрывной характер, за самоотдачу. До сих пор вспоминаю слова комментатора Маслаченко. 1975 год, матч «Спартак» — ЦСКА, проигрываем 0:1. «Но вот появляется на поле Михаил Булгаков… (орет) Михаил Булгаков! Одиннадцатиметровый!» Миша ставит мяч на точку и идет… к центру поля! Пять минут бежит — семенит и — бах! Под перекладину! 1:1. У него действительно такая была фишка — разбегался от центрального круга.
— Пока бежит, вратарь…
— Пока бежит, вратарь в штаны уже наложил. Я Мишу обожал, для меня он остался одним из лучших футболистов «Спартака», наравне с такими как Галимзян Хусаинов, Геннадий Логофет… Когда он выбросился с 11-го этажа из своей квартиры в Сокольниках (3 августа 1984 года — прим. tele-sport.ru) — это было потрясение. Какие-то неурядицы были в семье.
— Удалось с ним пообщаться, успел?
— Конечно! Он ведь даже в 79-м поиграл, но ему игр не хватило, чтобы получить медаль чемпиона. А мы в 77-м, когда в первый лиге играли, начали ездить в Тарасовку. Еще песня родилась, правда, уже в 78-м: «В Тарасовку едем и слышим звон мячей, скоро мы увидим кумиров москвичей… Мы в высшую вернулись и отомстим сполна…» Не только видели кумиров, но и запросто общались. Естественно, и с Мишей Булгаковым. Золотое время! Это сейчас Тарасовка — закрытая территория, а тогда можно было заходить, какие-то мамаши с колясочками гуляли по аллеям. Николай Петрович Старостин давал мяч, и мы играли на запасном поле. А на основном с трибуной играл дубль, народ покупал билеты — касса была. На ней было написано: Стадион «Спартак».
— И никто вас не гонял?
— Нет! Когда команда ложилась на тихий час, обычно выходил Николай Петрович Старостин и говорил: «Ребята, команда отдыхает, давайте на речку!» А когда команда выходила на тренировку, мы стояли и смотрели. Летом 77-го года мы вообще в Тарасовке проводили чуть ли не каждый день с утра до вечера! Приезжали даже в день игры утром!
— Удивительные вещи! Сейчас игроки за семью замками…
— Конечно, сейчас все изменилось. Да и болельщик изменился. Скажу за себя — я болел не только за московский «Спартак», а за весь. То есть и за тамбовский «Спартак», который играл во второй лиге, и за костромский, брянский, йошкар-олинский, петрозаводский, житомирский, ивано-франковский…
— В общем, свихнулся на «Спартаке»…
— Почему свихнулся! Это была моя любовь, я следил за всеми результатами. К примеру, шахматист Тигран Петросян представлял «Спартак» — так я за него всей душой болел!
— А каким образом ты мог следить за результатами какого-нибудь житомирского «Спартака»? Откуда брал информацию?
— Главным образом из «Футбол-хоккея». В полшестого утра встанешь в воскресенье, все спят, а ты быстренько одеваешься и бегом до киоска! Знаешь, что такое счастье? Это когда стоишь у киоска первый с этими пятью копейками. Киоск еще закрыт, тетка раскладывает газеты. А тебе ничего в жизни не надо — только купить «Футбол-хоккей». И вот ты, наконец, даешь этот пятачок и говоришь: «Футбол-хоккей». Получаешь, назад идешь и на ходу хочешь заглянуть, что же там написано? Страницы ведь надо было еще разрезать.
— «Футбол-хоккей» был страшный дефицит…
— Поэтому и надо было быть первым у киоска, привозили очень мало — несколько штук, если будешь четвертым в очереди — может и не хватить.
— Вернемся, однако, в 72-й, когда все начиналось…
— Я билеты, понятно, детские покупал — это нижние ряды трибун за воротами. И вот на Южной (той, которая сейчас D) где-то в 72-м начала образовываться какая-то кучка, которая даже какие-то речевки начала кричать. И я от матча к матчу к ней все ближе и ближе садился. В эту кампанию напрашиваться было как-то неудобно — там же ребята постарше были, которым уже в армию идти, лет под двадцать, а я еще, салабон. В том же году я в первый раз посетил толковище спартаковское — около памятника Ленину в «Лужниках». Там меня поразил один парень лет семнадцати, с таким большим белым «хаером». Он показывал иностранные журналы, там на фото были фанаты «Манчестер Юнайтед» и «Црвены звезды». Этот парень говорил: «Вот так и нам надо болеть!» Все, конечно, с открытыми ртами смотрели эти снимки, и я в том числе. Этим парнем был ныне уважаемый человек Александр Васильевич Гуренков. А тогда — Саша Заплата. А в том же 72-м году в самом конце сезона Саша вдруг приходит на матч в вязаном красно-белом шарфе. Это была настоящая революция! Все просто обалдели. И с начала 73-го года на матчи ходили уже десятки людей с подобными шарфами.
— А когда у тебя появился шарф?
— Позже. Там еще начались подколы со стороны старших, ведь шарфы называли розами или розетками [как электрические]. И когда мы у них спрашивали, где купить такой шарф, они говорили: «Розетку-то? В магазине «Свет»! Но я поставил себе задачу шарф такой сделать, то есть купить пряжу. Денег то набрал — от продажи бутылок (так же купил себе коньки до этого), а вот где купить пряжу? Это было время тотального дефицита — хрен чего купишь. Я бегал по этим магазинам, как их называли?
— Галантерея?
— Да, по галантереям, по магазинам «Ткани», и однажды дико повезло — купил эти мотки — красный и белый. И бабушка Мария Семеновна мне связала шарф. Примерно такой, как у Заплаты, длинный, наверное, больше метра. Бабушка была спецом, вязала всем подряд — носки, варежки… Шарф для нее был не проблема, за неделю справилась. Он долго мне служил.
— Итак, в 73-м куча начала ходить в красно-белых шарфах…
— Если 72-й год «Спартак» провалил — занял 11-е место, то в 73-м был уже пятым — прогресс. И кучка наша становилась все больше и больше. Начала представлять в глазах и милиции, и общественности какую-то опасность. Появлялись статейки, фельетоны: эти мальчики в красно-белых шарфах — агенты вражеских разведок, ЦРУ, негодяи, растленная молодежь. Смешно! Какая такая разведка меня наняла? Причем, эту глупость писали серьезные газеты: «Советская Россия», «Правда», «Комсомольская Правда»… Особенно преуспела «Вечерняя Москва». А к концу сезона начались репрессии. С чего началось? Вот собирается на трибуне куча человек триста, начинает скандировать. Вдруг приходят менты и начинают проверять билеты. На первый раз тебя препровождают на твое место, а если ты опять в куче — просто отнимают билет и выгоняют. Но они разгоняют кучу, она где-то в другом месте начинает формироватся и скандировать: «Спартак», все сюда!» А остатки первой кучи, которую еще не разогнали до конца, тоже начинает скандировать: «Мы не в Чили!» Там же тогда произошел переворот. Потом появилась веселая песня «Свободу, свободу Луису Корвалану!» Лидеру коммунистов в Чили. За это можно было даже в ментовку на сутки попасть. Кто-то крикнул, помню: «В мире парня лучше нет, чем Аугусто Пиночет!» Кровавый диктатор — так его называли в газетах. Так этого парня сразу замели.
74-й год был удачный для «Спартака» — 2 место заняли, второй круг вообще на одном дыхании прошли, всех просто выносили. И, естественно, куча росла. Уже и менты не справлялись с этой красно-белой толпой и не так гнобили. Начали появляться самопальные флаги. К 75-му мы были уже гораздо организованнее, появилась новая, так скажем, мода после матча ехать на дискотеку в Сокольники.
— На танцплощадку, что ли?
— Ну, да. Там билет стоил копеек семьдесят, но никто не хотел платить — все лезли через этот высоченный забор — метра два с половиной. И потом там целые оргии спартаковских болельщиков начинались. Помню, перелез кое-как, спускаюсь — прямо на мента! Он: «Ну, что, поедем в отделение или назад полезешь?» «Не, назад полезу». Я тогда был дисциплинированный товарищ, спиртное не пил, но все равно ходил на эти сходки. У нас такой своеобразной штаб-квартирой стало кафе «Сирень» — там же в парке. И в чебуречной всегда кто-то сидел. Там можно было и стариков-спартаковских дедов, и ровесников встретить. То есть всегда было с кем поговорить о «Спартаке». То есть, Сокольники такой стали своеобразной Меккой спартаковской.
— А на Ширяевку ходили?
— Конечно! Там же дубль одно время играл. Поле было жуткое — стоял настоящий туман из пыли, когда играли… Расскажу про один свой поступок нехороший. Но болельщики меня поймут. Однажды летом гуляем втроем по Сокольникам, подошли к Дворцу спорта и видим: за забором сетчатым висит спартаковская хоккейная форма — сушится. Я сразу понял, если сейчас ее не сопру — буду жалеть всю жизнь. Мы быстренько перемахнули через эту сетку, похватали эти свитера и деру. Мне достался 20-й номер — такой обычно у вратарей был. Но разве смотришь на номер, когда воруешь! Но ты не представляешь, какая это была гордость, когда я у себя в Люберцах в гарнизоне на каток пришел в свитере фирменном с ромбом спартаковским! Все просто рты пооткрывали!
— Это последний твой постыдный поступок?
— Нет, был еще один. Мы потом через какое-то время вернулись ко дворцу спорта…
— Преступников тянет на место преступления…
— Может, в подсознании хотели еще что-нибудь спереть, не знаю. Вдруг к Дворцу спорта подъезжает серая 24-я «Волга», из нее вылезают Юрий Ляпкин и Владимир Шадрин. Зашли они во Дворец — выходят с охапкой клюшек. Я к Шадрину: «Дядя Володя, подарите клюшку!» «Но вас же много, столько дать не можем!» «Ну, хотя бы одну!» И все ребята: «Подарите ему одну клюшку!» И он мне дает клюшку — красная палка и белой краской написано «Титан». Это было что-то! Я в свитере и с этой клюкой в Люберцах был просто первый парень на деревне!
— Так, а где криминал?
— Криминал произошел позже. Где-то в 78-м, дружбан мой Володя Куликов рассказал, что договорился с Ринатом Баймухаметовым — хоккеистом (он тогда в «Спартак» перешел) — клюшку купить. Я тоже загорелся. Вова говорит: «Пять рублей». «Хорошо». На следующий матч приношу пять рублей, Куликов действительно договорился с Баймухаметовым, после матча подходим к автобусу, даем Ринату деньги, он нам — клюшки и говорит: «Давайте, вы чтобы тут не светились с клюшками, мы вас сейчас у первого метро высадим». А автобус почти пустой — человека три было, вся команда разъехалась на своих машинах. Мы сели, смотрю, у окна стоит клюшка № 24 — защитника Владимира Зубкова. И когда я выходил из автобуса, прихватил и ее до кучи. И правильно сделал, что спер! Потому что Зубков в ЦСКА потом ушел. Вот такая месть за будущий переход…
— «Спартак» вылетел в 76-м — трагедия…
— Я два раза в жизни из-за неудач «Спартака» рыдал как ребенок. В 76-м году, когда мы вылетели [из Высшей лиги], и в 77-м, когда хоккейный «Спартак» проиграл чешскому «Польди Кладно» в финале кубка европейских чемпионов. По буллитам проиграли, было дико обидно. Даже «Крылья», попав в этот кубок, его выиграли… А в 76-м казалось, настал чуть ли не конец света. Я то не предполагал, что в первой лиге произойдет возрождение «Спартака» и бурный расцвет нашего движения… Помню, август-месяц, играем с «Торпедо» Кутаиси (Это был один из последних матчей в «Лужниках», потом стадион закроют на подготовку к Олимпиаде и мы переедем на «Локомотив»). И вот я иду и у меня флаг спартаковский скатанный спрятан под штанину — древко вставил под носок. И изображаю из себя калеку хромающего. Все кордоны прошел, уже поднялся по лесенкам под трибуну, вдруг окликает мент. Я понял, что сейчас меня возьмут, выкинут за пределы стадиона, а денег на второй билет уже нет. И что я делаю? Вытаскиваю из штанов флаг, выбегаю на трибуну, а до кучи прилично — метров, наверное, тридцать и со всех сторон уже менты ко мне бегут. Тогда не было сидушек, как сейчас — не разбежишься, а тогда деревянные лавки были и я — по ним! Опередил ментов, подбежал к куче и просто в нее нырнул. И где-то в глубине с меня красную футболку снимают, надевают какую-то чужую рубашку — и не узнать!
